Она ждала и ждала. Пыталась звонить – все линии заняты.
Было не так плохо, как могло бы. Разве Дэвид не сказал, что выбрался из города? И что у них все было в порядке. Только это и имело значение. Она вдруг поняла, как хочет есть. Можно ли было тут где-нибудь поесть что-нибудь кроме этих отвратительных булочек с корицей?
Ничего другого не было. Через десять минут она сидела за столиком у окна, отщипывая маленькие кусочки от громадной липкой булочки с корицей и глазела на сбитых с толку людей на парковке. Нужно было следить за автобусом, чтобы он не уехал без неё – там все еще был её чемодан.
Водитель вернулся к автобусу, открыл багажное отделение, чтобы вытащить сумки тех, кто сходил. Высокий длинноволосый парень в грязных штанах что-то спрашивал у водителя, и тот отвечал ему «нет». Парень напомнил ей…
— ДЖОН!
Эми выбежала из дверей и побежала по асфальту со всей скоростью, которую ей позволяли её сделанные исключительно с целью быть миленькими туфли. Джон вздрогнул, увидев её. Прежде, чем он смог что-то сказать, она обвила его руками.
— О, слава богу, о боже, Джон, не могу поверить, что вы тут.
Джон, все еще выглядевший сбитым с толку, произнес:
— Ага, я свалился… В смысле, срань господня, Эми, я думал… Неважно. Все так здорово вышло. Здорово. Боже.
— Ага.
Нужно двигаться на север, - сказал Джон, - Как можно дальше и типа как перегруппироваться. Еще нужно найти тачку, я пытался сесть на автобус, но, похоже, нельзя.
Джон огляделся вокруг. Эми огляделась вокруг. Абсолютно одновременно они сказали:
— А где Дэвид?
Стервятники. Большие, шумные кружащие механические стервятники. Так подумала Эми, впервые в жизни увидел полдюжины вертолетов, кружащих в небе одновременно. Пара из них была обычными, остальные были похожи на военные. Жужжание, мягкий рокот, то приближающийся, то отдаляющийся, когда лопасти их винтов рубят воздух. Если вы видите над собой больше двух вертолетов, можно не сомневаться – произошло что-то ужасно.
Эми заставила Джона отвести её к водонапорной башне и туалетам. Он показал ей крайний правый, зашел внутрь и постоял там. Ничего не произошло. Она заставила его проделать это еще раз двадцать. Затем она предложила попробовать остальные два, но он скал, что уже пробовал, и что это тоже просто туалеты.
Эми ненавидела плакать. Она ненавидела плакать больше, чем ненавидела блевать. И она скорее бы проблевалась в прямом эфире, чем заплакала сейчас перед Джоном. Она не была высокой и в обычных обстоятельствах, но когда плакала, казалось, уменьшалась еще на два фута. Она сразу же низводилась до уровня ребенка, все вокруг начинали издавать успокаивающие звуки и извиняться за то, что даже не делали. Незнакомцы обнимали её за плечи, словно она была потерявшейся пятилеткой на автобусной остановке.
А глаза у неё были на мокром месте. Она плакала, когда на неё кричали, она плакала, когда огорчалась, она плакала во время особенно грустных рекламных роликов. Но это были просто слезы. Она не впадала в истерику, не выходила из себя. Но все относились к ней как к ребенку, потому что едва что-нибудь шло не так, как у неё наворачивались слезы. И теперь, когда Джон открывал дверь туалета снова и снова, она почувствовала жжение в слезных протоках и знала, что предаст себя в десятитысячный раз.
Рокот стал громче, один из вертолетов, похоже, опустился действительно низко на очередном заходе. Здоровенная штуковина с двумя винтами. Она почувствовала отголоски в животе.
Черный полуфургон свернул с дороги и направился прямо к ним. С беспокойством следя за ним, Джон произнес:
— Нужно убираться отсюда. Нужно перегруппироваться и составить план. Но если нас схватят, то все кончено, мы не сможем ему помочь.
Еще один раз.
Джон снова взглянул на фургон, а потом на крошечных военных вдалеке, и на яркое оранжевое ограждение, которое они растягивали по полю, опечатывая город за ним. Далеки выкрики в рупор плыли в воздухе. Крики обозленных и испуганных людей. Ревущие клаксоны. И все это аккомпанировала ужасному пустому рокоту вертолетов: музыка для самого худшего сценария.
Джон смирился. Туалет был просто туалетом.
Нельзя испытать весь спектр человеческих эмоций, не промчавшись, рыдая, на заднем сидении скачущего по ухабам кукурузного поля мотоцикла в мороз. Эми и Джон добрались до быстро опустошающегося торгового центра. Они вернули мотоцикл к пикапу, прислонив его к фаркопу, поскольку не смогли поднять в кузов. Может быть, владелец решит, что он просто свалился.
Машины отъезжали и направлялись к шоссе, поскольку множились слухи о том, что карантин собираются расширить и включить в него торговой центр вместе со всем в четырех милях по другую сторону от него, но неизвестно, было ли это правдой.
Рейсовый автобус уже запускал пассажиров обратно, готовый выкинуть их на тех же остановках, где и подобрал. Эми сочла, что сможет уговорить водителя взять Джона, у него же не каменное сердце, но Джон решил, что так их будет легко найти, если тот детектив станет их искать. В этом был смысл, и она, забрав сумку, смотрела, как автобус запыхтел по шоссе вдаль без них. Это было верным решением, но теперь они были на мели.
Эми никогда в жизни не стала бы есть в «Синнабон» снова. Они сидели там за тем же столиком, где сидела она в тот момент, когда заметила Джона часом ранее. Джон включал и выключал свой работающий с перебоями телефон, сперва попробовал дозвониться городским друзьям, чтобы спросить, не оказались ли они вне города, когда все сошло с ума. Эти звонки даже не проходили. Затем он попробовал связаться со знакомыми вне города, но у всех, кто подходил к телефону, были свои проблемы.